А хочу я начать свой рассказ… с того, как появилась на свет я сама. Мои родители не были женаты, когда мама поняла, что беременна мной. Ей было 20, отцу 18. Отец предложил сделать аборт, но мама, испытывая праведный гнев, отказалась. С большими скандалами в обеих семьях они поженились. Так начиналась их совместная жизнь (которая была весьма недолгой). Мама никогда не думала обо мне и моих чувствах, которые я испытываю, находясь у нее в утробе, ей даже не приходило в голову, что еще неродившийся ребенок может понимать отношение ближних к себе, тем более матери. Она окружила себя в собственных глазах ореолом святой мученицы, которая страдает за правое дело. Больше всего ее занимало презрение к окружающим, в частности, к моему отцу, который сожалел о случившемся (редкий парень в 18 лет мечтает о ребенке), однако при всем при этом, надо отдать ему должное, что вместе с сожалением я чувствовала и его нежность к себе. Бабушки заняли позицию под названием «лучше бы ребенка не было, но раз уж так случилось, то что поделаешь». Единственный, кто действительно, несмотря ни на что, хотел моего рождения и думал обо мне – мой дед. Не знаю, как словами выразить свою благодарность ему за то, что он для меня сделал! Он любил меня, и я отвечала ему тем же. Мама же была занята своими переживаниями и … своей учебной и научной деятельностью. Даже когда на сроке 6 месяцев она попала на сохранение в больницу, то думала не обо мне, а о том, что сорвала заседание студенческого научного кружка, председателем которого являлась.
На сроке в 7 месяцев при посещении женской консультации ей попалась неопытная врачиха, которая случайно отслоила при осмотре плодный пузырь. На следующий день начались роды. Я была в тазовом предлежании, и когда маму доставили в роддом, мои ноги уже болтались в воздухе. Через небольшой промежуток времени родилось тело и показалась небольшая часть головки, маме что-то ввели внутривенно. Тут я решила, что поторопилась с собственным рождением, и в животе у мамы все-таки уютнее и теплее, взяла да и нырнула обратно в живот!!! Что тут началось!!! Сидевшие на подоконниках студенты, как птицы на ветках, сорвались со своих насиженных мест и ринулись за врачами, все забегали, засуетились. Шутка ли!!! В общем, вытаскивали меня за ноги всем отделением. Вот так я родилась, можно сказать, что два раза. Сумейте! Все бы ничего, если бы не диагноз: врожденный двухсторонний тазобедренный вывих (хорошо постарались меня вытащить). Меня поместили в такие специальные штаны, в которых ноги отведены в стороны и ими крайне проблематично шевелить. Так я жила до года. Здесь надо отдать должное моей маме, что она выполнила все рекомендации врачей, и сейчас я хожу как обычный нормальный человек. Но, увы, мои чувства все-таки не находили понимания с ее стороны. Я не чувствовала, что она обо мне думает, я была еще одной обязанностью, которую она выполняла чисто механически. Она не взяла академический отпуск в институте, и я выросла на руках у бабушек, тети, и, главное – деда.
Сейчас я простила свою мать, я благодарна ей за то, что она подарила мне жизнь, что я могу ходить как нормальный человек, но теплых чувств я к ней не испытываю. Я забочусь о ней, делаю для нее все, что в моих силах, хотя и знаю, что близким человеком она для меня не будет никогда. Женщины!!! Я хочу предостеречь вас от ошибки моей матери – думайте о своем ребенке с любовью, он все понимает и очень хорошо чувствует еще в утробе, как к нему относятся родственники. Потом, когда он родится, то будет руководствоваться в своей жизни именно этими чувствами. Я знаю, что сейчас много литературы об этом, но там голые рассуждения, сейчас же перед вами живая история, живые эмоции человека, прошедшего через этот ад.
Еще на одном моменте из этой истории я хочу заострить ваше внимание. До года я была в этих спец штанах, в результате чего моя подвижность была резко ограничена. Я не ползала вообще. Я не прошла через этот этап развития, только после года, когда штаны сняли, сразу встала на ноги и пошла. Итог: я физически очень слабо развита, в школе по физкультуре трояк – это для меня было большое достижение, обычно были двойки. У меня нет желания двигаться, зарядку я буду делать ну разве что под страхом смертной казни, в основном я сижу, хотя и стараюсь компенсировать все это ходьбой – приходится много ходить. Я быстро устаю при любых физических нагрузках, но даже если вдруг начну тренироваться каждый день, то в самом лучшем случае, может быть и достигну среднего уровня обычного нетренированного человека. Но главная преграда перед физической активностью, конечно же, психологическая. У меня не было этого в детстве, я смирилась с этим. Может быть, когда-нибудь у меня и найдутся силы преодолеть этот барьер. Мне еще очень повезло, что я не склонна к ожирению, иначе при таком образе жизни давно была бы весом с центнер.
Я с большим удивлением смотрю сейчас на своего 7-месячного сына, и поражаюсь, сколько у него энергии, как быстро он может уползти из одной комнаты в другую, и начинаю понимать, как же я была обделена и сколько я потеряла, не познав этого счастья – счастья движения. Мне очень жалко детей, которые сидят в манеже – хоть у них свобода движений несколько больше, чем было это когда-то у меня, все-таки она ограничена. Мамы, не бойтесь, что ваш ребенок куда-нибудь уползет и что-нибудь сломает, дайте ему познать, что значит движение. Конечно, в манеже удобно, безопасно, но какой ценой заплатит ваш ребенок потом за это? Мой пример, конечно, гипертрофирован, зато он нагляден. Задумайтесь об этом. Не губите физическое развитие своего ребенка на корню. И не только физическое развитие. Ребенок, ползая, познает окружающий мир сам, обычно потом вырастают очень любознательные дети (эта черта характера отсутствовала у меня как класс, только в результате неимоверных усилий мне удалось ее хоть как-то развить).
Мы с ним познакомились в колхозе. О, какое это было чудесное время!!!
Через год, осенью, я вдруг поняла, что беременна, я даже знала, когда это случилось, действительно, для того, чтобы произошло это чудо, нужен большой «выброс» любви, я его почувствовала очень хорошо, хотя и не осознала его значение. Нам было по 18 лет. И он сказал, что если я оставлю этого ребенка, то никогда не простит мне это. Я не особо поверила его словам, знала, что хоть в 18 лет ребенок ему не нужен, но он будет любить его все равно, даже скрывая это от других. Может быть, наши отношения и не сложатся, но то, что у ребенка будет отец, я не сомневалась ни минуты. Я сомневалась в себе. История повторяется. И хватит ли у меня сил не делать те глупости, что сделала в свое время моя мать? Я не была уверена в этом. Можете меня осуждать сколько угодно, но я сделала аборт. В тот момент я не хотела, чтобы мои дети страдали так же, как я, я не хотела, чтобы история повторилась.
Летом я забеременела опять. Об аборте речи уже не шло. Мы оба понимали, что два аборта подряд – это уже слишком, и я имею большой шанс навсегда остаться без детей. В обеих семьях был большой скандал, но мы все-таки были настроены на свадьбу, хотя особой радости от этого не испытывали. И вот будущая свекровь сказала мне «пару ласковых», да так, что я впала в истерику на сутки. У меня из глаз текли слезы, но я ничего не могла поделать, успокоиться даже на минуту было выше моих сил. На следующий день у меня открылось кровотечение. Остальное я помню, как в кошмарном сне, длинною в полгода. Ребенка не спасли. Свадьба, конечно, не состоялась. Но я очень благодарна ему, что он поддержал меня, и мы вдвоем сумели это пережить, и, что самое удивительное, после этих двух неудачных беременностей сумели сохранить и любовь, и отношения, вопреки стараниям родственников с обеих сторон.
Через два года после этой истории мы все-таки поженились. Просто взяли и поженились, наплевав при этом на мнение всей родни. Я очень хотела ребенка, но он не соглашался, мотивируя это тем, что сначала надо закончить институт и начать работать, чтобы иметь хоть какие-то средства к существованию, кроме стипендии и того мизера, что мне посылали родители. Так прошло еще два года. Тем временем свекровь осталась без работы, чтобы на что-то жить сдала свою и квартиру и поставила нас перед фактом, что будет жить у нас. За полгода наша жизнь превратилась в ад, мы жили, как в коммунальной квартире, даже еще хуже. Переругались со свекровью до того, что не разговаривали друг с другом, готовили по отдельности, ели, вытащив и сполоснув из горы немытой посуды себе тарелочку и вилочку. Полы мылись только в нашей комнате. Атмосфера просто супер! Муж не соглашался снимать квартиру, мотивируя это тем, что у нас нет на это денег. Про свою мать он говорил «ну что я сделаю, ее не перевоспитаешь, и не выгоню же я ее на улицу». К тому времени мне было настолько тошно, что уже не хотелось ничего, только развода, да пожить в нормальной человеческой обстановке. Я не вынесла, ушла к подруге. И в этот момент оказалось, что я беременна (да, я снова помню тот момент, ту необъятную любовь в моем сердце, хотя опять не предала этому должного значения)!!! Свекровь, наверное, до сих пор думает, что я сделала это специально. Муж стукнул кулаком, проявил характер, сказал, что нечего глупости делать, и забрал меня домой (еще не зная о ребенке). Как я выжила в таких условиях, известно только мне. Но в 13 недель попала на сохранение в больницу. Чему была несказанно рада. Я чувствовала себя, как на курорте, думала о своем ребенке и совсем не хотела возвращаться домой. Наконец-то я расслабилась!
За это время ситуация дома в корне изменилась, и я благодарю судьбу за это. Свекровь встретила мужчину и привела его к себе домой. Вместе с его двухлетним сыном. Вместе с его матерью. И теперь уже она не хотела жить вместе с нами. Дала нам денег на то, чтобы мы сняли квартиру. Какое это счастье!!! Как же я наслаждалась жизнью и осознанием того, что я все-таки беременна и, несмотря ни на что, сумела все пережить, сохранив в себе новую жизнь.
На 25 неделе я делала УЗИ. И тут, как гром среди ясного неба: тазовое предлежание, хотя день назад в консультации говорили, что головное (ребенок, по моим ощущениям, не переворачивался). Для меня это был шок. Помня о своем появлении на свет, мне казалось, что это просто ужасно. Потом я пришла в себя, успокоилась и решила во что бы то ни стало настроиться на лучшее, сделать все, что в моих силах, чтобы родить даже так. Ведь в принципе-то это вариант нормы. Ну и что, что у меня таз узкий (небольшая врожденная патология, которую усугубило лечение моих врожденных вывихов). Не такой уж он и узкий. Если ребенок небольшой (что у меня и было), то роды вполне возможны. Как я хотела родить сама, дома, с мужем! Увы, в нашем городе я не нашла даже таких организаций, которые бы предлагали помощь при домашних родах. Да и с узким тазом в тазовом предлежании я побоялась и решила идти рожать в роддом за неимением другой альтернативы.
Пятница, 21 февраля, 11-00. Я в женской консультации пожаловалась на учащение пульса, одышку, у меня опустился живот. Срок 37 недель. Врач выписывает мне направление в роддом и требует, чтобы я отправилась туда немедленно, до 15 часов у них прием «плановых» беременных. Я заикаюсь о том, что может быть лучше во вторник (21 пятница был как бы предпраздничным днем, в воскресенье 23 февраля – праздничный, который перенесли на понедельник). Тут врач начинает на меня орать диким голосом, что здорового ребенка надо еще заслужить, с моими данными, моими прошлыми неудачными беременностями, тазовым предлежанием и т.д. надо лечь заранее, и нечего спорить. Орала на меня минут 10. Я, глотая слезы от такого потрясения, приехала домой к 12 часам. Собрала сумку, и тут поняла, что одна я ее ну ни каким чудом не дотащу до роддома, а на такси у меня денег нет. Звоню на работу мужу. Надо отдать ему должное, он сохранил спокойствие, спросил, есть ли какие-то признаки родовой деятельности, как я себя чувствую, скомандовал успокоиться и ждать его звонка. Через несколько минут позвонил и сказал, чтобы я не дергалась, в приемном отделении роддома уже в 13 часов никого нет (день-то предпраздничный), и что нечего 4 выходных для в роддоме лежать, тем более, что там только дежурная бригада. Успокоившись, я отправилась в роддом 25 во вторник, где на меня посмотрели как на ненормальную – мол, чего так рано-то, 37,5 недель только.
На следующий день мне сделали УЗИ и все мои мысли рожать самой остались в прошлом. Я знакома с разными механизмами родов. В тазовом предлежании после того, как родится тело, надо вывести головку очень быстро, потому что пуповина пережата и кислород к ребенку не поступает. Если таз узкий, то это дополнительный риск, но ребенок маленький – 2800, шанс нормальных родов еще был. Но на УЗИ было хорошо видно, что ребенок держал головку прямо, даже чуть назад (головка должна быть плотно прижата подбородком к груди), а в этом случае в родах головка еще больше разгибается назад и идет через родовые пути самым большим своим размером – от подбородка до макушки, и очень велик риск, что он зацепится подбородком за лобковую кость и при моем тазе врачи не успеют ничего сделать. Как я хотела рожать сама, дома, с мужем. Ничему из этого не суждено было сбыться. Риск был слишком велик, и я дала согласие на Кесарево сечение.
Перед операцией я не волновалась, пробовала помолиться, но слова молитвы не шли. Страха не было, радости тоже. Не было вообще никаких эмоций (может быть, так подействовала премедикация)? Только одна мысль – вот и все, кончился очередной этап жизни, начинается новый. Меня раздели, положили на стол, привязали руки, запунктировали вену, поставили мочевой катетер. Последнее, что я помню – боль в промежности, куда попал спирт, которым обрабатывали операционное поле. Я как-то резко заснула. Это было в 8-35, 3 марта 2003 года, в 8-46 достали моего мальчика, очнулась я в реанимации в 10-30, полчаса стонала и ревела навзрыд от дикой боли, только потом догадалась, что можно попросить обезболивание. У каждого человека свой метаболизм, каждый организм по-разному выводит лекарства, кто-то долго, кто-то очень быстро, как я. Я вообще-то терпеливая, могу боль терпеть долго, но тут … Поставили укол. Боль осталась на месте, никуда не ушла, но стала хотя бы тупой. Было еще больно от того, что лежа на спине живот был слишком натянут, а подтянуть ноги к себе я не могла. Через час надо мной сжалилась санитарка и подняла кровать так, что колени были полусогнуты (благо кровать функциональная). Стало немного легче, живот уже не был так напряжен. Забежала моя врач, которая наблюдала меня до операции и делала саму операцию, спросила «а что, ты еще не поворачивалась на бок?» Все-таки есть врачи от Бога, которые в первую очередь лечат словом, своим настроем. А вот на бок я повернуться так и не смогла (как потом выяснилось, мне на боку не было удобно 1,5 месяца, если я еще могла лежать на спине, то на боку – это был сущий ад).
Часа в 3 дня пришел муж с маленьким сверточком – нашим ребеночком. Он спал и был, видимо, не очень доволен, что его потревожили, маленькое красненькое личико, размером с кулачок, а на носу ярко белые угорьки (и откуда они у таких маленьких, хотя, может, это просто сальные железы). Я хотела назвать сына Васей. Василий Алексеевич – звучит красиво, но взглянув в первый раз на этот крохотный сверточек, была разочарована выбранным ранее именем: «Ну какой же это Вася? Это – не Вася!», (потом мы почти месяц не могли назвать сына, пока однажды я не поймала себя на мысли, что «надо бы с Иваном пойти погулять», вот так стал он потом Ваней.) Кормить в тот день не разрешили – вещества от наркоза и обезболивания выводились и через молоко. Я видела его всего несколько минут, да и то он мирно посапывал, иногда приоткрывая свои глазенки.
Весь день я провела в полузабытье, то засыпая на несколько минут, то снова возвращаясь к реальности. Причем в реальность меня возвращал телефон. Он звонил точно так же, как мой домашний, и, слыша его звон, первой мыслью у меня было вскочить с кровати и поднять трубку, попытки мои заканчивались тут же – боль мгновенно превращалась из тупой в непереносимо резкую и оставалась такой еще несколько минут. Вечером опять забежала врач, сказала, что я могу садиться. М-да, садиться я по-нормальному я начала тоже только месяца через 1,5-2. Сесть в тот вечер мне так и не удалось. Из неприятных ощущений еще сильно мешал мочевой катетер, который наполовину вышел, и его кончик находился в уретре, а не в мочевом пузыре. Потом медсестра догадалась его поправить.
Днем следующего дня меня перевели в отделение. К вечеру я, еле-еле переставляя ноги и держась обеими руками за живот, доползла до туалета. Приходил муж на несколько минут (не мог побыть подольше), и моя бабушка, которая сильно была возмущена тем, что я до сих пор не забрала ребенка (а отделение новорожденных в другом крыле здания на другом этаже) и его нет со мной в палате, говорила, как это важно, в первые же минуты рождения приложить его к груди, установить с ним контакт, с другой стороны она же стояла надо мною и причитала, что какая же я бедная, да как же надо мной надругались, да как же надругались над ее правнуком. Как мне было тошно на душе и без нее, а еще она здесь с полным отсутствием такта. Весь остаток дня я тихо проревела лежа в постели. Как я раньше представляла свою первую встречу с ребенком, как возьму его на руки, как впервые приложу к груди! Все не так.
На следующий день я, держа свой живот уже смогла доковылять до столовой, которая была через три палаты. Навстречу попалась женщина, с которой мы вместе лежали. Оказалось, что она родила ночью, ребенок уже вместе с ней в палате. Взахлеб рассказывала, что она пережила и как больно ей было. Говорила – ты не представляешь, какая это боль. И радостно побежала дальше звонить родным. Да, я не представляю, какая это боль. Зато я знаю, что я третьи сутки после операции еле-еле ковыляю, а она помучилась всего несколько часов, ночью родила и уже носится по коридорам.
Мне сделали клизму. Я и не думала, что это так больно. Живот просто взбесился, его крутило в разные стороны, швы болели еще больше, чем в первый час, когда я очнулась после операции. Пришла бабушка. Возмущению ее не было предела, на этой почве она высказала все, что думает про меня, раз я такая несознательная и ребенок все еще не со мной. Разгневанная моим поведением, она гордо ушла (я постаралась не обижаться на нее, в ней говорило собственное чувство вины перед своим сыном, моим отцом, и вины гораздо большей, чем моя). Я наконец-то смогла сходить в туалет, после чего стало гораздо легче. После обеда мне принесли ребенка. Самое противное, что я даже не могла его толком поднять. Вернее, держать его я еще могла, скорчившись от боли, а вот поднять из кроватки или положить было очень тяжело, руки ведь надо было немного вытянуть в перед и чуть-чуть наклониться, при этом нагрузка на живот, не поддерживаемый двумя руками, увеличивалась в несколько раз. Еще тяжелее я пережила ночь. Когда после операции долго лежишь, то встать с постели становилось очень трудно. На это уходило минут пять. Ночью сыночек поднял меня три раза.
Когда его только принесли, я пыталась давать ему грудь, но он упорно не желал сосать, он хотел спать. Грудь распирало. Приходила врач здешнего отделения, ухватила меня за сосок, от чего я подпрыгнула чуть ли не до потолка, несмотря на все мои швы, многозначительно сказала «ну надо же, как рано у тебя молоко появилось» и, не добавив ни слова, ушла. Вечером медсестра схватилась за мою грудь и пришла в тихий ужас. Она была каменная. После этого мы полчаса сидели в обнимку, она сцеживала мне молоко, а я опять ревела от боли крокодильими слезами. Больше всего меня удивило то, что врач даже не сказала мне, что надо подойти к медсестре, чтобы та показала, как сцеживать молоко (ну не было у меня ни знакомых, ни родственников, которые просветили бы меня на счет таких моментов, на следующий день, правда, ко мне опять зашла моя врач, оперировавшая меня, которая уже не поленилась объяснить мне, когда нужно сцеживать молоко, а когда нет, посмотрела меня, обнадежила).
Боже, как же мне было жалко моего ребеночка!!! Чуть больше двух суток рядом с ним не было мамы. И что? Он смотрел на мир, прищурившись злобным взглядом, в каждом подходившем к нему человеке видел своего личного врага. Я никак не могла разглядеть цвет его глаз. Он только злобно сверкал ими из-под больших, чуть опухших век. А как он кидался на грудь! Как больно было смотреть на это! Он плакал. Я ему давала грудь. Он на несколько секунд замирал, не веря своему счастью, тому, что он попросил, и ему дали, а потом, сжавшись в комочек и наморщившись изо всех сил, начинал быстро-быстро сосать, боясь, что у него отберут грудь, только через несколько минут он расслаблялся и начинал сосать спокойно. Потом это прошло, прошел злобный взгляд, я даже разглядела, что у него серые глазки, прошло неадекватное отношение к груди. Не знаю, смогла ли я до конца преодолеть это, надеюсь, что в большей мере смогла. Все-таки это было так страшно.
Каких-то два дня!!! А как раньше было в роддомах? Или я одна такая впечатлительная? Или раньше просто относились ко всему к этому как к должному и думали в основном о своей материнской радости, не замечая, как на ребенка повлияла разлука с матерью в первые же дни?
Выписали нас на шестые сутки, то есть восьмого марта. Тут уж пришла целая толпа родственников, с цветами, тортом и шампанским (все это им же и досталось, кроме цветов, конечно). Но если честно, то в момент выписки мне не надо было никого, кроме мужа, не хотелось никакой суматохи, никакого шума. Я с трудом дождалась, когда уйдут все, и мы останемся одни.
Полностью я отошла от операции только через 2 месяца. Труднее всего было вставать с постели после длительного лежания, и я все еще не могла лежать на боку. Я не могла даже лежа покормить ребенка – для этого ведь надо повернуться на бок. Даже ночью с дикой болью приходилось садиться в постели.
Сейчас Ивану уже 7 месяцев. Смотрю я на свое сероглазое кудрявое чудо и думаю. Хочу ли я еще раз пройти через все это? Через беременность – да, через Кесарево сечение – нет. Я хочу еще одного ребенка, и во мне еще теплится надежда родить его самой, дома, с мужем. Не буду загадывать, как уж получится. В любом случае ребенок – это счастье.
